Макс
Вечером 31 декабря с незнакомого номера пришло сообщение, что прощание с Чистовым Максимом Леонидовичем состоится в Первоуральском похоронном доме 4 января. Новогоднее настроение разом коротнуло. И было от чего, уходил не просто старый год, в целая эпоха личного масштаба. Правда, до полуночи успел прийти в себя.
С Максом судьба свела в 1989 году в Шалинском РК ВЛКСМ. Я руководил отделом комсомольских организаций, он - хозрасчётным молодёжным центром. Оба недолго там задержались. Вспомнилось, что ехали с ним в вместе в электричке до Свердловска – я в Кольцово, чтобы улететь в Мурманск и влиться в ряды матросов рыболовецкого траулерного флота, предприимчивый свердловчанин – домой, в надежде, что там с большим пониманием отнесутся к его неуёмной творческой фантазии.
Потом не раз жизнь то сводила вместе, то разводила с тем, чтобы снова столкнуть. И нередко по максимуму: это было в натуре Макса и мне под стать. Совместных историй хватит на небольшой сборник рассказов и такой же перечень статей КоАП и УК РФ. Да ещё и не о всём поведаешь, даже несмотря на то, что срок давности по тем приключениям давно наступил. Не то, что стыдно за что-то, не всякий поймёт.
Виделись в последние годы редко, последний раз - позапрошлым летом на сплаве по Чусовой. Но мне тебя будет не хватать, Макс. Не хватать возможности, при желании, увидеться снова, и чтобы ночью под треск сучьев в костре у камня Пегушин наши сыновья кое-то новое узнали о своих отцах.
*****
Ранняя весна 1991 года. Мы с товарищем сбежали от затянувшейся уральской зимы и загула, грозившего перерасти в банальный запой, на Кавказ. ТУ-154 нёс нас навстречу перелётным птицам. Могли себе позволить: я лишь пару недель как вернулся из заточения на борту рыболовецкого траулера, где полгода шкерил ставриду в Юго-Восточной части Тихого океана, Макс — в силу своей необременительной и доходной по тем временам должности бармена в пивнушке на Уралмаше. Минеральные Воды встретили первой травой, отсутствием апломба у официантов, пивом с привкусом нарзана и дешёвым коньяком. Всё это никоим образом не способствовало цели нашего побега. Оставалась надежда на культурную программу.
Она выдалась стихийной, как весь уклад нашей жизни той поры: ни к каким гидам тогда даже и в голову не пришло бы обращаться. Мир казался открытой книгой, а читать, слава богу, мы и сами с усами. Посещение домика Лермонтова разочаровало. Не принесло ожидаемого эффекта присутствия того, чьим именем назвали мазанку у подножия Машука. Одной утвари, убережённой с времён самодержавия, оказалось недостаточно. Ираклия Андроникова с его экспрессивными, ни на что не похожими рассказами явно не хватало. Так и подмывало украсить побелённую стену надписью «здесь был Миша». С этим чувственным порывом совладал, а вот от громогласной и не в меру выразительной декламации «Лермонтова» Бориса Марьева удержать себя не смог:
И так, ваш черёд, поручик, туга пружина курка,
Тупо толпятся тучи над плахою Машука.
Внизу духота, духаны, сплетни, нарзан, врачи,
Подагрики, донжуаны, юнкерские прыщи...
Редкие в это время года посетители музея, не употребляющие вино за завтраком, стали проявлять интерес. Кто-то даже вяло поаплодировал. Ценительницей поэзии оказалась молодая дама в парике и в больших солнцезащитных очках, невзирая на пасмурную с утра погоду.
– Почитайте ещё что-нибудь из Михаила Юрьевича, — с расстановкой почти пропела она и развела ладони, готовые для очередных аплодисментов.
Как можно было разочаровать поклонницу Лермонтова на святом для неё месте? Прочёл ещё пару марьевских стихотворений и с неохотой откланялся парику. Я готов был стать её кавказским пленником, но товарищ, тянувший меня за рукав, был настойчив.
Источник у Ермоловских бань, где призывно журчал минеральный ручеёк, ни жажды не утолил, ни сподобил к трезвлению. Мало того, я вынес стойкое убеждение, что люди, не опохмелившиеся, должны обходить стороной это заведение, источающее тошнотворное сероводородное амбре. Думаю, вообще, это стоило завести за правило и включить в пособие для начинающих алкоголиков, как, наверняка, чертят наставляют сторонится ладана, или вурдалаков при инициации ― чеснока.
Ощущения от тёплого нарзана перекрыли другие ― здесь я почувствовал Лермонтова. Но вместе с тем и понял, что к автору любимого романа не испытываю симпатии. Потом такое в жизни было не раз: восхищаешься каким-то произведением, но на личность автора симпатия не распространяется. Неподалёку от павильона с источником, зиял грот. Он не был природным, а лишь имитировал естественное углубление в горе. Я вообще начинал подозревать, что из настоящего в округе с тех пор остался лишь Машук. Каменная утроба казалась не самым уютным местом для посиделок, но линувший разом дождь не оставил выбора. Осмотревшись, разлили коньяк в ещё не просохшие от минеральной влаги раскладные стаканчики. Если бы не бронзовая табличка у входа, могли бы и погодить. Но как останешься равнодушным к тому, что накануне роковой для него дуэли Лермонтов провёл вечер именно здесь.
Всего содержания металлической пластины воспроизвести не решусь, но хорошо запомнились слова: «И даже Лермонтов, который не любил танцевать, и тот был весел». У меня с танцами тоже постоянный напряг, но мне это редко мешает веселиться. А автору «Героя нашего времени», выходит, обычно мешало. Иначе с чего бы здесь это «даже»? Видали мы таких зануд! И тут вдруг поймал себя на мысли, что сужу о погибшем полтора века назад человеке как о типе за соседним столиком, чьи выходки ближе к концу закрытия ресторана так и подмывает осадить самым некультурным образом. Нечто похожее где-то неподалёку, но в иных декорациях, происходило между Лермонтовым и Мартыновым. С той лишь разницей, что ставки были более высоки, чем в тривиальном мордобое «на почве внезапно возникших неприязненных отношений», как пишут в протоколах.
Вернувшись в реальность, обнаружил, что товарищ наливает коньяк непонятно откуда возникшему парику. Солнцезащитные очки были на месте, платье намокло и обозначило округлости, ладони разведены и готовы для очередных аплодисментов. Коньяк булькает, Макс бубнит свою коронку, особо актуально звучащую из уст бармена из пивнушки — «Северную надбавку» Евтушенко:
«А правда, товарищ начальник,
в Америке — пиво в железных банках!»
«Это для тех,
у кого есть валюта в банках...»
В другой раз последствия такого вероломства могли быть непредсказуемыми — мы уже начинали раздражать друг друга, даже после вина за завтраком. А тут, получалось, утянул от девки, а потом сам её клеит — не по-товарищески как-то... Но вместо того, чтобы накурить себя до степени принятия решений, о которых позже обычно жалеют, я включил заднюю. Вдруг подумалось, что Макс вполне может оказаться лермонтовым в своём деле, как-то по-особому, абсолютно безвредно и даже пользы для, разбавляющим пиво водопроводной водой к удовольствию уралмашевских пролетариев. С их стороны он вправе рассчитывать на снисхождение и за недельное отсутствие, и за подкисшее пиво. Почему было не последовать их примеру?
Так и поступил. И позже делал не раз. Обо всём этом в свой срок, если доведётся, обязательно расскажу ТАМ поручику Тенгинского пехотного полка. Или посредством чего ещё ТАМ общаются?
(Из романа «Вино из мухоморов»).